|
|
|
B. Г. Короленко
В дурном обществе. Глава VI (окончание)Он говорил довольно добродушно, но всё-таки я чувствовал себя глубоко оскорблённым и потому ответил сердито: — Я вовсе не судья. Я — Вася. — Одно другому не мешает: и Вася тоже может быть судьёй, — не теперь, так после... Твой отец меня судит, — ну и ты когда-нибудь будешь судить... вот его! — Не буду судить Валека, — возразил я угрюмо. — Неправда! — Он не будет, — вступилась и Маруся, с полным убеждением отстраняя от меня ужасное подозрение. Девочка доверчиво прижалась к ногам этого урода, а он ласково гладил жилистой рукой её белокурые волосы. — Ну, этого ты вперёд не говори, — сказал странный человек задумчиво, обращаясь ко мне таким тоном, точно он говорил со взрослым. — Каждый идёт своей дорожкой, и кто знает... может быть, это и хорошо, что твоя дорога пролегла через нашу. Для тебя хорошо, потому что лучше иметь в груди кусочек человеческого сердца вместо холодного камня, — понимаешь?.. Я не понимал ничего, но всё же впился глазами в лицо странного человека; глаза пана Тыбурция пристально смотрели в мои. — Запомни хорошенько вот что: если ты проболтаешься своему судье или хоть птице, которая пролетит мимо тебя в поле, о том, что ты здесь видел, то не будь я Тыбурций Драб, если я тебя не повешу вот в этом камине за ноги и не сделаю из тебя копчёного окорока. — Я не скажу никому... я... Можно мне опять прийти? — Приходи, разрешаю... под условием... Впрочем, я уже сказал тебе насчёт окорока. Помни!.. Он отпустил меня и сам растянулся с усталым видом на длинной лавке, стоявшей около стенки. — Возьми вон там, — указал он Валеку на большую корзину, которую, войдя, оставил у порога, — да разведи огонь. Мы будем сегодня варить обед. Теперь это был уже не тот человек, что за минуту пугал меня, вращая зрачками. Он распоряжался, как хозяин и глава семейства, вернувшийся с работы и отдающий приказания домочадцам1. 1 Домоча́дцы — члены семьи. Мы с Валеком живо принялись за работу. Затем Валек уже один умелыми руками принялся за стряпню. Через полчаса закипело в горшке какое-то варево, а в ожидании, пока оно поспеет, Валек поставил на трёхногий столик сковороду, на которой дымились куски жареного мяса. Тыбурций поднялся. — Готово? — сказал он. — Ну, и отлично. Садись, малый, с нами: ты заработал свой обед... Марусю Тыбурций держал на руках. Она и Валек ели с жадностью, которая ясно показывала, что мясное блюдо было для них невиданной роскошью; Маруся облизывала даже свои засаленные пальцы. Тыбурций ел с расстановкой, повинуясь неодолимой потребности говорить. Из странной и запутанной речи я понял только, что способ приобретения был не совсем обыкновенный, и не удержался, чтоб не вставить вопроса: — Вы это взяли... сами? — Малый не лишён проницательности, — продолжал Тыбурций. — Впрочем, — повернулся он вдруг ко мне, — ты всё-таки ещё глуп и многого не понимаешь. А вот она понимает: скажи, моя Маруся, хорошо ли сделал, что принёс тебе жаркое? — Хорошо! — ответила девочка, слегка сверкнув бирюзовыми глазами. — Маня была голодна. Под вечер этого дня я с отуманенною головою задумчиво возвращался к себе. В тёмной аллейке сада я нечаянно наткнулся на отца. Он, по обыкновению, угрюмо ходил взад и вперёд. Когда я очутился подле него, он взял меня за плечо. — Откуда ты? — Я... гулял... Он внимательно посмотрел на меня, хотел что-то сказать, но, махнув рукой, зашагал по аллее. Я солгал чуть ли не в первый раз в жизни. Я всегда боялся отца, а теперь тем более. Теперь я носил в себе целый мир смутных вопросов и ощущений. Мог ли он понять меня? Я дрожал при мысли, что он узнает когда-либо о моём знакомстве с «дурным обществом», но изменить Валеку и Марусе я был не в состоянии. Если бы я изменил им, нарушив данное слово, то не мог бы при встрече поднять на них глаза от стыда.
|
|
|