|
|
|
Н. В. Гоголь
Тарас Бульба (страница 6)IV Тарас Бульба уже совещался с новым кошевым, как поднять запорожцев на какое-нибудь дело. Кошевой был умный и хитрый козак, знал вдоль и поперек запорожцев и сначала сказал: «Не можно клятвы преступить, никак не можно. — А потом, помолчавши, прибавил: — Ничего, можно; клятвы мы не преступим, а так кое-что придумаем. Пусть только соберется народ, да не то, чтобы по моему приказу, а просто своею охотою. Вы уж знаете, как это сделать. А мы с старшинами тотчас и прибежим на площадь, будто бы ничего не знаем». Не прошло часу после их разговора, как уже грянули в литавры1. Нашлись вдруг и хмельные и неразумные козаки. Миллион козацких шапок высыпал вдруг на площадь. <...> 1 Лита́вры — ударный музыкальный инструмент. В тот же час отправились несколько человек на противоположный берег Днепра, в войсковую скарбницу, где, в неприступных тайниках, под водою и в камышах, скрывалась войсковая казна и часть добытых у неприятеля оружий. Другие все бросились к челнам осматривать их и снаряжать в дорогу. Вмиг толпою народа наполнился берег. <...> В это время большой паром начал причаливать к берегу. Стоявшая на нем куча людей еще издали махала руками. Это были козаки в оборванных свитках. Беспорядочный наряд — у многих ничего не было, кроме рубашки и коротенькой трубки в зубах показывал, что они или только что избегнули какой-нибудь беды, или же до того загулялись, что прогуляли всё, что ни было на теле. Из среды их отделился и стал впереди приземистый, плечистый козак, человек лет пятидесяти. Он кричал и махал рукою сильнее всех, но за стуком и криками рабочих не было слышно его слов. — А с чем приехали? — спросил кошевой, когда паром приворачивал к берегу. Все рабочие, остановив свои работы, подняв топоры, долота, прекратили стукотню и смотрели в ожидании. — С бедою! — кричал с парома приземистый козак. — С какою? — Позвольте, Панове запорожцы, речь держать? — Говори! — Или хотите, может быть, собрать раду? — Говори, мы все тут. — Берег весь стеснился в одну кучу. — А вы разве ничего не слыхали о том, что делается на Гетьманщине?2 2 Ге́тьманщича (гетманщина) — область, управляемая начальником козацкого войска и верховным правителем, гетманом. — А что? — произнес один из куренных атаманов. — Э! что? Видно, вам татарин заткнул клейтухом3 уши, что вы ничего не слыхали. 3 Кле́йтух — пыж — комок войлока, иеиьки или шерсти. — Говори же, что там делается? — А то делается, что и родились и крестились, еще не видали такого. — Да говори нам. что делается, собачий сын! закричал один из толпы, как видно потеряв терпение. — Такая пора теперь завелась, что уже церкви святые теперь не наши. — Как не наши? <...> — Стой, стой! — прервал кошевой, дотоле стоявший, углубивши глаза в землю, как и все запорожцы, которые в важных делах никогда не отдавались первому порыву, но молчали и между тем в тишине совокупляли грозную силу негодования. — Стой! и я скажу слово. А что ж вы, — что ж вы делали? Разве у вас сабель не было, что ли? Как же вы попустили такому беззаконию? — Э, как попустили такому беззаконию? А попробовали бы вы, когда пятьдесят тысяч было одних ляхов, да — и нечего греха таить — были тоже собаки и между нашими, уж приняли их веру. — А гетьман ваш, а полковники что делали? — Наделали полковники таких дел, что не приведи Бог и нам никому. — Как? — А так, что уж теперь гетьман, зажаренный в медном быке, лежит в Варшаве, а полковничьи руки и головы развозят по ярмаркам напоказ всему народу. Вот что наделали полковники! Колебнулась вся толпа. Сначала па миг пронеслося по всему берегу молчание, которое устанавливается перед свирепою бурею, и потом вдруг поднялись речи, и весь заговорил берег. <...> — ...Чтобы вот так поступали с полковниками и геть- маном! Да не будет же сего, не будет! Такие слова перелетали по всем концам. Зашумели запорожцы и почуяли свои силы. Тут уже не было волнений легкомысленного народа: волновались всё характеры тяжелые и крепкие, которые не скоро накалялись, по, накалившись. упорно и долго хранили в себе внутренний жар. <...> Теперь уже все хотели в поход, и старые и молодые; нее, с совета всех старшин, куренных, кошевого и с воли всего запорожского войска, положили идти прямо на Польшу, отмстить за всё зло и иосрамленье веры и козац- кой славы, набрать добычи с городов, пустить пожар по деревням и хлебам и пустить далеко по степи о себе славу. Всё тут же опоясывалось и вооружалось. Кошевой вырос на целый аршин. Это уже не был тот робкий исполнитель ветрепых желаний вольного народа; это был неограниченный повелитель. <...> Со всех сторон раздавались топот коней, пробная стрельба из ружей, бряканье саблей, бычачье мычанье, скрып поворачиваемых возов, говор и яркий крик и понукапье. И скоро далеко-далеко вытянулся козачий табор по всему полю. И много досталось бы бежать тому, кто бы захотел перебежать все пространство от головы до хвоста его, В деревянной небольшой церкви служил священник молебен, окропил всех снятою водою; все целовали крест. Когда тронулся табор и потянулся из Сечи, все запорожцы обратили головы назад. Прощай, наша мать! - сказали они почти в одно слово, — пусть же тебя хранит Бог от всякого несчастья! <...>
|
|
|