Биография Гая Валерия Катулла (окончание)

Однако и дружба, и духовная любовь терпят крушение. Горечь поэта безмерна, он не сдерживает досады и бросает горький упрек:

Ныне ж расколото сердце. Шутя ты его расколола,

Лесбия! Страсть и печаль сердце разбили мое.

А раз духовная близость стала невозможной, то отныне Катулл прекращает всякие отношения с бывшей возлюбленной, но ясно, что он перестал ее уважать из-за нравственно сомнительных поступков:

Другом тебе я не буду, хоть стала б ты скромною снова...

Однако разрыв не притупляет боли сердца и не излечивает от любовных ран. Катулл обречен любить Лесбию, и он как бы застывает в этом трагическом переживании, афористически выражая свою трагедию:

Но разлюбить не могу, будь хоть преступницей ты!

В других стихотворениях поэт умоляет богов вернуть ему любовь Лесбии, понимая, что это невозможно. Все стихотворения цикла свидетельствуют о том, что чувство Катулла и весь его нравственный облик несравнимы с переживаниями, поступками и этическими нормами прекрасной, но легкомысленной замужней римлянки. Ее обессмертили искренние в своей исключительной выразительности стихотворения Катулла.

Не менее важен для Катулла культ дружбы. Об этом чувстве Катулл тоже сказал новое слово в римской поэзии. Дружба очень ценилась в культуре Рима. Эта добродетель считалась основой нравственности. Катулл не стоит в стороне от общества. Он гордится своими друзьями и их деяниями, каждый акт дружбы встречая гиперболической хвалой, а любое проявление неверности — столь же преувеличенной хулой, доходящей до изысканно-грубой брани.

Катулла, однако, привлекает в дружбе не общее служение государству, не деятельность на пользу общества, а интимные отношения, личная близость — словом, то, что впоследствии стало называться пиршеством духа,— обмен мыслями, мечтами, общение и доверительный «разговор» душ. В таком дружеском союзе всякая мелочь приобретает особое значение. Но высокие критерии дружбы, провозглашаемые Катуллом, часто не выдерживаются его знакомцами, и поэт с горечью замечает, как падают нравы, как изменяют и предают друзья, хвалившиеся своей верностью и притворявшиеся преданными. Так рождаются скорбные строки о торжестве пороков, ставших привычными в римском обществе:

Нет, не надейся приязнь заслужить и признательность друга.

Благочестивой любви лучше в награду не жди!

Неблагодарность царит, добро не приносит награды,

Где уж награды! Добро горечь родит и тоску.

Так и со мной. Врагом моим злейшим и самым жестоким

Тот оказался, кому другом и братом я был.

Это осквернение высокой нравственности, принципы которой восходят к древнейшим временам, находит в Катулле решительного противника. В своих язвительных ямбах, адресуемых Цезарю, Помпею и их сторонникам, он издевается над современными ему нравами, допускающими покровительство и потворство бездарностям, ничтожествам, развратникам и лихоимцам. Общественные деятели, стоящие у власти, по убеждению Катулла, лишь позорят и губят республику. В обращенных к ним обличительных стихотворениях Катулл часто пользовался сравнениями, географическими названиями, применял необычный ритм и различные размеры, перемещал сюжетный центр в конец стихотворения. Его стиль, по наблюдениям ученых, «играет контрастами высокого и грубого, поэтического и просторечного... в его языке архаические обороты сопоставлены с модными греческими заимствованиями, его стих все время дразнит изысканными и эффектными ритмами. Все это создает постоянную эмоциональную напряженность, которая в зависимости от поворота темы осмысляется то как ликующая насмешка, то как трагическая мука — две крайности, между которыми мечется поэтическое сознание Катулла».

В России Катулл был хорошо известен с XVIII века. Пушкин перевел стихотворение Катулла «Мальчику» («Пьяной горечью Фалерна...»). Полный перевод его стихотворений осуществил А. А. Фет, который назвал Катулла «римским Пушкиным» и писал: «Лучше мы не можем очертить личного и художественного характера нашего поэта. Тот и другой — светские юноши, ищущие жизненных наслаждений и умеющие находить их во всех предметах. Чистые и честные натуры, они не опирались на какую-нибудь сознательную этику, а руководствовались одним преемственным чувством...».

<<< К началу