|
|
|
|
|
Уильям Шекспир
Биография Уильяма Шекспира (продолжение)Дома Монтекки и Капулетти в трагедии «Ромео и Джульетта» враждуют, а дети, принадлежащие к этим семьям, несмотря на вражду, любят друг друга. Конечно, уходящая в глубь веков распря мешает счастью влюбленных, но конфликт лежит не столько в бытовой плоскости, сколько в философско-исторической. Родители держатся в своем поведении старой морали, старых привычек, старых обычаев — словом, старого, феодального времени, а дети своей любовью утверждают новую нравственность: они хотят забыть прошлое, любить друг друга, хотят на земле и в своих домах согласия, гармонии. Это противостояние Средневековья и Возрождения трагично: старое побеждает и несет смерть новому. Однако и само старое погибает в своей смерти: гибель влюбленных прекращает вражду домов, стало быть, новое время все-таки одерживает победу над прошлым. Шекспир завершает трагедию не мрачной безысходностью, а просветленной печалью. Высокая поэзии любви, несущая гармонию, проявилась не только в трагедии «Ромео и Джульетта», но и в сонетах, написанных в ту же пору, когда создавалась эта пьеса. Но в сонетах гармония, рождающаяся любовью, уже не содержит следов идиллии, безмятежности. Она чревата разрывом, в ней есть предчувствие неразделенности. Такое представление возникает в сонетах благодаря тому, что новое время обострило различие между любовью физической, чувственной и любовью духовной. От перевеса в любви чувственного или духовного начала зависит эмоциональное содержание сонетов. В трагедиях, последовавших за «Ромео и Джульеттой», Шекспир переносит конфликт во внутренний мир героев («Отелло»). Любовь сначала погибает в душе персонажа, независимо от того, прав или не прав он в своих подозрениях относительно возлюбленной. Любовь Отелло и его роковая ошибка лежат в одной — внутренней — области души и сердца. Это перемещение конфликта из внешнего мира во внутренний, с одной стороны, предполагает отделение «я» от внешнего окружения, от всего, что составляет «не-я», а с другой — погружение в себя. Отелло возвысился своими трудами, но и своими же руками губит все завоеванное им — доблесть, славу, любовь и самую жизнь, губит Дездемону — воплощение идеала Возрождения: возвышенную, одухотворенную и земную женственность. В трагедиях чрезвычайно возрастает цена человеческого, духовного в человеке. Так как современность все больше огорчает драматурга, то его герои относят истинно человеческие добродетели в прошлое. Испытанием их человеческой значительности, проверкой на истинную человечность для них становится отношение к власти. Вследствие раздумий, колебаний, сомнений, углубления в себя действие оказывается отсроченным, становится предметом напряженной мысли, поступок задержан и его осуществление связано с боязнью возможных роковых ошибок. Все эти черты характерны для трагедии «Гамлет». Ученые, писавшие о «Гамлете», пытались объяснить бездействие Гамлета слабостью, нерешительностью, отчаянием, связанным со стечением обстоятельств, болезнью. По если и «болен» Гамлет, то поражен особым «недугом». Исследователи справедливо заметили, что трагедия «Гамлет» — трагедия мести, причем мести кровной. Такая месть есть принадлежность родового строя, сохранившаяся и в феодальные времена. Это пора эпического мышления, эпического восприятия событий. Не надо думать, будто в кровной мести не было значительного поэтического, притом положительного, содержания. Родной дядя Гамлета убил своего брата, отца героя, и взял в жены вдову убитого, мать Гамлета. С точки зрения родового, феодального сознания он нарушил гармонию, презрел обычаи и нравы, совершил святотатство. Месть ему справедлива, потому что она восстанавливает былую гармонию. Так мыслил бы герой эпического мира, человек, всецело принадлежащий роду, племени и не выделившийся из родового, а стало быть, и мирового целого. В Гамлете эпическое прошлое живет, и он знает власть обычаев и прежних устоев, знает, что но всем законам прежнего времени может и должен мстить. При этом долг чести и месть Гамлета далеко выходят за личные рамки и разрастаются до высокого намерения «покончить с морем бедствий»: Век расшатался — и скверней всего,
Во времена Гамлета это восстановление гармонии берег на себя человек (по средневековым понятиям, это доступно только Богу). И герою нельзя отказать в отсутствии или слабости воли. Он полон решимости мстить, когда задумывает сцену «мышеловки», предвкушая, как легко попадется в нее убийца и как сладостно будет видеть его поверженным. И вместе с тем в герое живет не только прошлое. Гамлет — человек нового времени. Он уже выделился из родового и мирового целого и осознал себя человеком, для которого распалась связь времен. Но, выдвинув идею человека, мир не стал человечнее. С одной стороны, эпический идеал ушел в прошлое, и на первое место выдвинулся не род, а человек с его общественными и частными запросами. Гамлет уже не верит, что его месть, если он прибегнет к ней, может изменить мир и установить прежнюю гармонию. С другой стороны, в его новых моральных представлениях человек и человеческая жизнь выступают наибольшей ценностью, хотя в действительности эта мораль далека от воплощения. Если раньше родовая мораль позволяла и даже требовала жертвовать человеческой жизнью ради интересов рода, ради завоеваний, ради защиты чести и восстановления гармонии, то теперь это несомненное право в душе гуманиста рождает сомнение и нравственное сопротивление. Можно ли восстановить эпическую гармонию ценой убийства человека, даже если он преступник? Не является ли преступлением сама месть, и не уравнивается ли мститель с этической точки зрения с преступником? Не встанет ли сам Гамлет, осуществивший месть и убивший дядю, на одну с ним нравственную ступень? Вот в чем причина сомнений, колебаний, нерешительности Гамлета, выраженная со всей полнотой и глубиной в знаменитом вопросе «Быть или не быть...»: Быть или не быть,— таков вопрос;
|
|
|