О сказовой форме повествования М. А. Шолохова

Связь с традицией русской прозы заметна в художественном оформлении его произведений. Шолохов передал роль рассказчика герою, искренне поведал о всей скорби души. Формой сказа умело пользовались Гоголь, Даль, Достоевский, Лесков, Глеб Успенский. Шолохов продолжил эту линию. Он попутно комментирует события, чтоб ввести в обстановку беседы, лирическим словом завершить рассказ.

Сильная сторона произведения, присущая вообще Шолохову,— конкретная и достоверная основа. Точная топография, выверенные приметы времени года — ранней весны. Стиль напоминает манеру Пушкина и Чехова. Основную нагрузку несут глаголы, передающие живую динамику, емкие определения: «...И степи вспухли набитые снегом лога и балки, взломав лед, бешено взыграли стопные речки, и дороги стили почти совсем непроездны», «остро и пьяняще запахло лошадиным потом».

Достоверность достигается знанием деталей, которые отражают житейский опыт автора. Когда мы читаем: «Хутор раскинулся далеко в стороне, и возле причала стояла такая тишина, какая бывает в безлюдных местах только глухою осенью и в самом начале весны. От воды тянуло сыростью, терпкой горечью гниющей ольхи, а с дальних прихоперских степей, тонувших в сиреневой дымке тумана, легкий ветерок нес извечно юный, еле уловимый аромат недавно освободившейся из-под снега земли» — мы убеждаемся, насколько тонко знает, осязает этот мир Шолохов, как -индивидуальны его наблюдения.

Или вот какими конкретными деталями наполняет автор рассказ: «в недобрую пору бездорожья», «видавший виды виллис», разные по форме, но одинаковые по содержанию определения паромного сооружения: «на утлой плоскодонке», «ветхая лодчонка», «подручным средством конопатил ненадежную посудину», «из прогнившего днища в разных местах фонтанчиками забила вода», «проклятое корыто».

Шолохов точно выписывает обстоятельства, которые важны для последующего повествования.

Солдатские ватные штаны и стеганка, которые увидел Соколов на отдыхавшем около плетня авторе, сразу расположили его к общению: «Высокий, сутуловатый мужчина, подойдя вплотную, сказал приглушенным баском:

— Здорово, браток!

— Здравствуй. Я пожал протянутую мне большую черствую руку».

Во время переправы, пишет автор, «волна хлестнула через борт низко сидевшей лодки, но пояс окатила меня мутной волной». Поэтому отсырели, размокли папиросы. Пришлось сушить на плетне. Это стало предметом разговора и сближения с Соколовым.

«— Дай, думаю, зайду, перекурим вместе. Одному-то курить и помирать тошно. А ты богато живешь, папироски куришь. Подмочил их, стало быть? Ну, брат, табак моченый, что конь леченый, никуда не годится. Давай-ка лучше моего крепачка закурим».

Так вяжутся узлы повествования, которое идет плавно, ритмично, убеждает во всех деталях.

Начинается собственно сказ. В нем нет той затейливой словесной вязи, которую любили Даль и Лесков. Но речевой узор хорошо заметен и в рассказе Соколова. Он говорит образно, любит поговорки, меткие слова, разговорные формы, не всегда соответствующие грамматическим нормам.

Окончание >>>