Председатель (Вальсингам) напоминает о тех, кто уже умер от чумы, говорит о некоем Джаксоне, рассказы которого «тому два дня назад наш общий хохот славил».
Но много нас еще живых, и нам
Причины нет печалиться.
Председатель просит Мери спеть. Мери поет о торжестве любви над смертью:
...
И когда зараза минет,
Посети мой бедный прах;
А Эдмонда не покинет
Дженни даже в небесах!
Слышится стук колес. Едет телега, наполненная мертвыми телами. «Молодой человек» просит Вальсингама спеть песню. Тот говорит, что споет гимн в честь чумы.
...
Как от проказницы зимы,
Запремся также от Чумы!
Зажжем огни, нальем бокалы,
Утопим весело умы
И, заварив пиры да балы,
Восславим царствие Чумы.
Есть упоение в бою,
И бездны мрачной на краю,
И в разъяренном океане,
Средь грозных волн и бурной тьмы,
И в аравийском урагане,
И в дуновении Чумы.
Все, все, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья —
Бессмертья, может быть, залог!
И счастлив тот, кто средь волненья
Их обретать и ведать мог.
Итак, — хвала тебе, Чума,
Нам не страшна могилы тьма,
Нас не смутит твое призванье!
Бокалы пеним дружно мы
И девы-розы пьем дыханье, —
Быть может... полное Чумы.
Входит Священник:
Безбожный пир,
безбожные безумцы!
Вы пиршеством и песнями разврата
Ругаетесь над мрачной тишиной,
Повсюду смертию распространенной!
Я заклинаю вас святою кровью
Спасителя, распятого за нас:
Прервите пир чудовищный, когда
Желаете вы встретить в небесах
Утраченных возлюбленные души.
Священник видит Вальсингама, удивляется, что он устроитель этого пиршества, — «кто три тому недели, на коленях труп матери, рыдая, обнимал и с воплем бился над ее могилой». Вальсингам:
Зачем приходишь ты
Меня тревожить? Не могу, не должен
Я за тобой идти: я здесь удержан
Отчаяньем, воспоминаньем страшным,
Сознаньем беззаконья моего
И ужасом той мертвой пустоты,
Которую в моем дому встречаю.
...
Отселе — поздно — слышу голос твой.
Меня зовущий, — признаю усилья
Меня спасти... старик, иди же с миром;
Но проклят будь, кто за тобой пойдет!
Вальсингам бредит о своей умершей жене:
Меня когда-то
Она считала чистым, гордым, вольным —
И знала рай в объятиях моих...
Где я? Святое чадо света! вижу
Тебя я там, куда мой падший дух
Не досягнет уже...
Священник говорит: «Спаси тебя, господь!» — и уходит. Пир продолжается. Председатель остается погружен в глубокую задумчивость.
