|
|
|
Л. Н. Толстой
Кавказский пленник VVПолез Жилин в дыру, раскопал пошире, чтоб и Костылину пролезть; и сидят они — ждут, чтобы затихло в ауле. Только затих народ в ауле, Жилин полез под стену, выбрался. Шепчет Костылину: — «Полезай». Полез и Костылин, да зацепил камень ногой, загремел. А у хозяина сторожка была — пёстрая собака. И злая-презлая; звали её Уляшин. Жилин уже наперёд прикормил её. Услыхал Уляшин, забрехал и кинулся, а за ним другие собаки. Жилин чуть свистнул, кинул лепёшки кусок, — Уляшин узнал, замахал хвостом и перестал брехать. Хозяин услыхал, загайкал из сакли: «Гайть! Гайть, Уляшин!» А Жилин за ушами почёсывает Уляшина. Молчит собака, трётся ему об ноги, хвостом махает. Посидели они за углом. Затихло всё, только слышно, овца перхает в закуте да низом вода по камешкам шумит. Темно, звёзды высоко стоят на небе; над горой молодой месяц закраснелся, кверху рожками заходит. В лощинах туман, как молоко, белеется. Поднялся Жилин, говорит товарищу: — «Ну, брат, айда!» Тронулись, только отошли, слышат — запел мулла на крыше: «Алла, Бесмилла! Ильрахман!» Значит — пойдёт народ в мечеть. Сели опять, притаившись под стенкой. Долго сидели, дождались, пока народ пройдёт. Опять затихло. — Ну, с Богом! — Перекрестились, пошли. Прошли через двор под кручь к речке, перешли речку, пошли лощиной. Туман густой да низом стоит, а над головой звёзды виднёшеньки. Жилин по звёздам примечает, в какую сторону идти. В тумане свежо, идти легко, только сапоги неловки, стоптались. Жилин снял свои, бросил, пошёл босиком. Попрыгивает с камушка на камушек да на звёзды поглядывает. Стал Костылин отставать. — Тише, — говорит, — иди; сапоги проклятые — все ноги стёрли. — Да ты сними, легче будет. Пошёл Костылин босиком — ещё того хуже: изрезал все ноги по камням и всё отстаёт. Жилин ему говорит: — Ноги обдерёшь — заживут, а догонят — убьют, хуже. Костылин ничего не говорит, идёт покряхтывает. Шли они низом долго. Слышат — вправо собаки забрехали. Жилин остановился, осмотрелся, полез на гору, руками ощупал. — Эх, — говорит, — ошиблись мы — вправо забрали. Тут аул чужой, я его с горы видел; назад надо да влево, в гору. Тут лес должен быть. А Костылин говорит: — Подожди хоть немножко, дай вздохнуть, у меня ноги в крови все. — Э, брат, заживут; ты легче прыгай. Вот как! И побежал Жилин назад и влево в гору, в лес. Костылин всё отстаёт и охает. Жилин шикнет-шикнет на него, а сам всё идёт. Поднялись на гору. Так и есть — лес. Вошли в лес, по колючкам изодрали всё платье последнее. Напали на дорожку в лесу. Идут. — Стой! — затопало копытами по дороге. Остановились, слушают. Потопало, как лошадь, и остановилось. Тронулись они, опять затопало. Они остановятся — и оно остановится. Подполз Жилин, смотрит на свет по дороге — стоит что-то: лошадь не лошадь, и на лошади что- то чудное, на человека непохоже. Фыркнуло — слышит: «Что за чудо!» Свистнул Жилин потихоньку, — как шаркнет с дороги в лес и затрещало по лесу, точно буря летит, сучья ломает. Костылин так и упал со страху. А Жилин смеётся, говорит: — Это олень. Слышишь, как рогами лес ломит. Мы его боимся, а он нас боится. Пошли дальше. Уж высожары1 спускаться стали, до утра недалеко. А туда ли идут, нет ли — не знают. Думается так Жилину, что по этой самой дороге его везли и что до своих вёрст десять ещё будет, а приметы верной нет, да и ночью не разберёшь. Вышли на полянку. Костылин сел и говорит: 1 Высожа́ры — местное название одного из созвездий. — Как хочешь, а я не дойду: у меня ноги не идут. Стал его Жилин уговаривать. — Нет, — говорит, — не дойду, не могу. Рассердился Жилин, плюнул, обругал его. — Так я же один уйду, прощай. Костылин вскочил, пошёл. Прошли они версты четыре. Туман в лесу ещё гуще сел, ничего не видать перед собой, и звёзды уж чуть видны. Вдруг слышат — впереди топает лошадь. Слышно — подковами за камни цепляется. Лёг Жилин на брюхо, стал по земле слушать. — Так и есть, сюда — к нам, конный едет! Сбежали они с дороги, сели в кусты и ждут. Жилин подполз к дороге, смотрит — верховой татарин едет, корову гонит. Сам себе под нос мурлычет что-то. Проехал татарин, Жилин вернулся к Костылину. — Ну, пронёс Бог; вставай, пойдём. Стал Костылин вставать и упал. — Не могу, ей-богу, не могу, сил моих нет. Мужчина грузный, пухлый, запотел; да как обхватило его в лесу туманом холодным, да ноги ободраны — он и рассолодел. Стал его Жилин силой поднимать. Как закричит Костылин: — Ой, больно! Жилин так и обмер. — Что кричишь? Ведь татарин близко, услышит. — А сам думает: «Он и вправду расслаб, что мне с ним делать? Бросить товарища не годится». — Ну, говорит, вставай, садись на закорки — снесу, коли уж идти не можешь. Подсадил на себя Костылина, подхватил руками под ляжки, вышел на дорогу, поволок. — Только, говорит, не дави ты меня руками за глотку ради Христа. За плечи держись. Тяжело Жилину, ноги тоже в крови и уморился. Нагнётся, подправит, подкинет, чтобы повыше сидел на нём Костылин, тащит его по дороге. Видно услыхал татарин, как Костылин закричал. Слышит Жилин — едет кто-то сзади, кличет по-своему. Бросился Жилин в кусты. Татарин выхватил ружьё, выпалил, — не попал, завизжал по-своему и поскакал прочь по дороге. — Ну, — говорит Жилин, — пропали, брат! Он, собака, сейчас соберёт татар за нами в погоню. Коли не уйдём версты три — пропали. — А сам думает на Костылина: «И чёрт меня дёрнул колоду эту с собой брать. Один я бы давно ушёл». Костылин говорит: — Иди один, за что тебе из-за меня пропадать. — Нет, не пойду: не годится товарища бросать. Подхватил опять на плечи, попёр. Прошёл он так с версту. Всё лес идёт, и не видать выхода. А туман уж расходиться стал, и как будто тучки заходить стали. Не видать уж звёзд. Измучился Жилин. Пришёл, у дороги родничок, камнем обделан. Остановился, ссадил Костылина. — Дай, говорит, отдохну, напьюсь. Лепёшек поедим. Должно быть, недалеко. Только прилёг он пить, слышит — затопало сзади. Опять кинулись вправо, в кусты, под кручь, и легли. Слышат — голоса татарские; остановились татары на том самом месте, где они с дороги свернули. Поговорили, потом зауськали, как собак притравливают. Слышат — трещит что-то по кустам, прямо к ним собака чужая чья-то. Остановилась, забрехала. Лезут и татары — тоже чужие; схватили их, посвяза- ли, посадили на лошадей, повезли. Проехали версты три, встречает их Абдул-хозяин с двумя татарами. Поговорил что-то с татарами, пересадили на своих лошадей, повезли назад в аул. Абдул уж не смеётся и ни слова не говорит с ними. Привезли на рассвете в аул, посадили на улице. Сбежались ребята. Камнями, плетками бьют их, визжат. Собрались татары в кружок, и старик из-под горы пришёл. Стали говорить. Слышит Жилин, что судят про них, что с ними делать. Одни говорят — надо их дальше в горы услать, а старик говорит: «Надо убить». Абдул спорит, говорит: «Я за них деньги отдал; я за них выкуп возьму». А старик говорит: «Ничего они не заплатят, только беды наделают. И грех русских кормить. Убить — и кончено». Разошлись. Подошёл хозяин к Жилину, стал ему говорить: — Если, — говорит, — мне не пришлют за вас выкуп, я через две недели вас запорю. А если затеешь опять бежать, я тебя, как собаку, убью. Пиши письмо, хорошенько пиши. Принесли им бумаги, написали они письма. Набили на них колодки, отвели за мечеть. Там яма была аршин пяти — и спустили их в эту яму. <<< К началу IV Продолжение VI >>>
|
|
|