|
|
|
В. М. Шукшин
КритикиДеду было семьдесят три, Петьке, внуку, — тринадцать. Дед был сухой и нервный и страдал глухотой. Петька, не по возрасту самостоятельный и длинный, был стыдлив и упрям. Они дружили. Больше всего на свете они любили кино. Половина дедовой пенсии уходила на билеты. Обычно, подсчитав к концу месяца деньги, дед горько и весело объявлял Петьке: — Ухайдакали мы с тобой пять рубликов. Петька для приличия делал удивлённое лицо. — Ничего, прокормют, — говорил дед (имелись в виду отец и мать Петьки. Дед Петьке доводился по отцу) — А нам с тобой это для пользы. Садились всегда в первый ряд: дешевле, и потом там дед лучше слышал. Но всё равно половину слов он не разбирал, а догадывался по губам актёров. Иногда случалось, что дед вдруг ни с того ни с сего начинал хохотать. А в зале никто не смеялся. Петька толкал его в бок и сердито шипел: — Ты чего? Как дурак... — А как он тут сказал? — спрашивал дед. Петька шёпотом пересказывал деду в самое ухо: — Не снижая темпов. — Хе-хе-хе, — негромко смеялся дед уже над собой. — А мне не так показалось. Иногда дед плакал, когда кого-нибудь убивали невинного. — Эх вы... люди! — горько шептал он и сморкался в платок. Вообще он любил высказаться по поводу того, что видел на экране. Когда там горячо целовались, например, он усмехался и шептал: — От черти!.. Ты гляди, гляди... Хэх! Если дрались, дед, вцепившись руками в стул, напряжённо и внимательно следил за дракой (в молодости, говорят, он охотник был подраться. И умел). — Нет, вон тот не... это... слабый. А этот ничего, вёрткий. Впрочем, фальшь чуял. — Ну-у, — обиженно говорил он, — это они понарошке. — Так кровь же идёт, — возражал Петька. — Та-а... кровь. Ну и что? Нос, он же слабый: дай потихоньку, и то кровь пойдёт. Это не в том дело. — Ничего себе не в том! — Конечно, не в том. На них шикали сзади, и они умолкали. Спор основной начинался, когда выходили из клуба. Особенно в отношении деревенских фильмов дед был категоричен до жестокости. — Хреновина, — заявлял он. — Так не бывает. — Почему не бывает? — А что, тебе разве этот парень глянется? — Какой парень? — С гармошкой-то. Который в окно-то лазил. — Он не лазил в окно, — поправлял Петька; он точно помнил всё, что происходило в фильме, а дед путал, и это раздражало Петьку. — Он только к окну лез, чтобы спеть песню. — Ну, лез. Я вон один раз, помню, полез было... — А что, он тебе не глянется? — Кто? — Кто-кто!.. Ну парень-то, который лез-то. Сам же заговорил про него. — Ни вот на столько. — Дед показывал кончик мизинца. — Ваня-дурачок какой-то. Поёт и поёт ходит... У нас Ваня-дурачок такой был — всё пел ходил. — Так он же любит! — начинал нервничать Петька. — Ну и что, что любит? — Ну и поёт. — А? — Ну и поёт, говорю! — Да его бы давно на смех подняли, такого! Ему бы проходу не было. Он любит... Когда любют, то стыдятся. А этот трезвонит ходит по всёй деревне... Какая же дура пойдёт за него! Он же несурьёзный парень. Мы вон, помню: поглянется девка, так ты её за две улицы обходишь — потому что совестно. Любит... Ну и люби на здоровье, но зачем же... — Чего — зачем? — Зачем же людей-то смешить? Мы вон, помню... — Опять «мы, мы». Сейчас же люди-то другие стали! — Чего это они другие-то стали? Всегда люди одинаковые. Ты у нас много видел таких дурачков? — Это же кино всё-таки. Нельзя же сравнивать. — Я и не сравниваю. Я говорю, что парень непохожий, вот и всё, — стоял на своём дед. — Так всем же глянется! Смеялись же! Я даже и то смеялся. — Ты маленький ишо, поэтому тебе всё смешно. Я вот небось не засмеюсь где попало. Со взрослыми дед редко спорил об искусстве — не умел. Начинал сразу нервничать, обзывался. Один раз только крепко схлестнулся он со взрослыми, и этот-то единственный раз и навлёк на его голову беду. Дело было так. Посмотрели они с Петькой картину — комедию, вышли из клуба и дружно разложили её по косточкам. — И ведь что обидно: сами ржут, черти (актёры), а тут сидишь — хоть бы хны, даже усмешки нету! — горько возмущался дед. — У тебя была усмешка? — Нет, — признался Петька. — Один раз только, когда они с машиной перевернулись. — Ну вот! А ведь мы же деньги заплатили — два рубля по-старому! А они сами посмеялись, и всё. — Главное, пишут: «Комедия». — Комедия!.. По зубам за такую комедию надавать. Пришли домой злые. А дома в это время смотрели по телевизору какую-то деревенскую картину. К ним в гости приехала Петькина тётя, сестра матери Петьки. С мужем. Из города. И вот все сидят и смотрят телевизор. (Дед и Петька «не переваривали» телевизор. «Это я, когда ещё холостым был, а брат Микита женился, так вот я любил к ним в горницу через щёлочку подглядывать. Так и телевизор ихний: всё вроде как подглядываешь», — сказал дед, посмотрев пару раз телевизионные передачи.) Вот, значит, сидят все, смотрят.
|
|
|