|
|
|
И. С. Шмелев
Как я стал писателемС сокращениямиВышло это так просто и неторжественно, что я и не заметил. Можно сказать, вышло непредумышленно. Теперь, когда это вышло на самом деле, кажется мне порой, что я не делался писателем, а будто всегда нм был, только — писателем «без печати». Помнится, нянька, бывало, говорила: — И с чего ты такая балаболка? Мелет-мелет невесть чего... как только язык у тебя не устает, балаболка!.. Живы во мне доныне картинки детства, обрывки, миги. Вспомнится вдруг игрушка, кубик с ободранной картинкой, складная азбучка с буквой, похожей на топорик или жука, солнечный луч на стенке, дрожащий зайчиком... Ветка живой березки, выросшей вдруг в кроватке у образка, зеленой такой, чудесной. Краска на дудочке из жести, расписанной ярко розами, запах и вкус ее, смешанный с вкусом крови от расцарапанной острым краем губки, черные тараканы на полу, собравшиеся залезть ко мне, запах кастрюльки с кашкой... Боженька в уголке с лампадкой, лепет непонимаемой молитвы, в которой светится «деворадуйся»... Я говорил с игрушками — живыми, с чурбачками и стружками, которые пахли «лесом» — чем-то чудеснострашным, в котором «волки». <...> Но и «волки» и «лес» — чудесные. Они у меня — мои. Я говорил с белыми звонкими досками — горы их были на дворе, с зубастыми, как страшные «звери», пилами, с блиставшими в треске топорами, которые грызли бревна. На дворе были плотники и доски. Живые, большие плотники, с лохматыми головами, и тоже живые доски. Все казалось живым, моим. Живая была метла, — бегала по двору за пылыо, мерзла в снегу и даже плакала. И половая щетка была живая, похожая на кота на палке. Стояла в углу — «наказана». Я утешал ее, гладил ее волосики. Все казалось живым, все мне рассказывало сказки, — о, какие чудесные! <...> Должно быть, за постоянную болтовню прознали меня в первом классе гимназии «римский оратор», и кличка эта держалась долго. В балльниках1 то и дело отмечалось: «Оставлен на полчаса за постоянные разговоры на уроках». 1 Ба́лльник — дневник. Это был, так сказать, «допнсьмсныый* век истории моего писательства. За ним вскоре пришел и «письменный». В третьем, кажется, классе я увлекся романами Жюля Верна и написал — длинное и в стихах! — путешествие наших учителей на Луну, на воздушном шаре, сделанном из необъятных штанов нашего латиниста Бегемота. «Поэма» моя имела большой успех, читали ее даже и восьмиклассники, и она наконец попала в лапы к инспектору. Помню пустынный зал, иконостас у окон, в углу налево, — шестая моя гимназия! благословляющего детей Спасителя — и высокий, сухой Баталин, с рыжими бакенбардами, трясет над моей стриженой головой тонким костлявым пальцем с отточенным остро ногтем, и говорит сквозь зубы — ну прямо цедит! ужасным, свистящим голосом, втягивая носом воздух, — как самый холодный англичанин: — И ссто-с такое... и сс... таких лет, и сс... так неуваззытельно отзываесса, сс... так пренебреззытельно о сстарссых... о наставниках, об учителях... нашего посстенного Михаила Сергеевича, сына такого нашего великого историка позволяесс себе называть... Мартысской!.. По решению педагогического совета... Гонорар за эту «поэму» я получил высокий — на шесть часов «на воскресенье», на первый раз. Долго рассказывать о первых моих шагах. Расцвел я пышно на сочинениях. С пятого класса я до того развился, что к описанию храма Христа Спасителя как-то приплел... Надсона2! Помнится, я хотел выразить чувство душевного подъема, которое охватывает тебя, когда стоишь под глубокими сводами, где парит Саваоф3, «как в небе», и вспоминаются ободряющие слова нашего славного поэта и печальника Надсона: 2 На́деон С. Я. (1862—1887) — русский поэт.
Друг мой, брат мой... усталый, страдающий брат,
Баталин вызвал меня под кафедру и, потрясая тетрадкой, начал пилить со свистом: — Ссто-с такое?! Напрасно сситаете книзки, не вклю-сенные в усенисескую библиотеку! У нас есть Пускин, Лермонтов, Дерзавпи... по никакого вашего Надсона... нет! Сто такой и кто такой... На-дсон. Вам дана тема о храме Христа Спасителя, по плану... а вы приводите ни к сселу ни к городу какого-то «страдающего брата»... какие-то вздорные стихи! Было бы на четверку, но я вам ставлю три с минусом. И зачем только тут какой-то «философ»... с «в» на конце! — «филосов-в Смальс»! Слово «философ» не умеете написать, пишете через «в», а в философию пускаетесь? И во-вторых, был Смайс, а не Смальс, что значит — свиное сало! И никакого отношения он, как и ваш Надсон, — он говорил, ударяя на первый слог, — ко храму Христа Спасителя не имели! Три с минусом! Ступайте и задумайтесь.
|
|
|