Манилов в поэме «Мертвые души»

Страница 14

«Мертвые души». Манилов.

Манилов. Дорога в Маниловку — это дорога в никуда. Много верст проехал Чичиков, прежде чем добрался до деревни и увидел господский дом. Здесь было безжизненно и дарила полная бесхозяйственность: дом стоял на юру¹, открытый всем ветрам, на горе были разбросаны по-английски две-три клумбы, пруд был весь подернут зеленью. Бездеятельность хозяина одновременно совмещалась с сентиментальностью. Беседка с плоским зеленым куполом и голубыми колоннами называлась «Храм уединенного размышления». Хозяин обратился к Чичикову со словами нарочитого искусственно-книжного радушия: «Насилу вы-таки нас вспомнили!» В самом хозяине «чересчур было передано сахару», в приемах «было что-то заискивающее расположения и знакомства».

¹ Юр — бойкое, открытое место.

Жизнь в доме и во всем имении как будто остановилась: в книжке так и осталась закладка на 14-й странице, два кресла были неготовы и обтянуты рогожей. Хозяин с женой общались между собой приторно-сентиментально: «Разинь, душенька, свой ротик, я тебе положу этот кусочек». Выражается Манилов крайне изысканно и по-книжному: «Уж такое, право, доставили наслаждение, майский день, именины сердца...»

Каждый человек у Манилова добрый, обходительный, милый, приятный, умный, образованный, начитанный и достойнейший, но не потому, что так оно есть на самом деле, а потому, что в людях Манилов ничего не понимает.

Имена детей Манилова — Алкид и Фемистоклюс — явно отдают языческим античным прошлым, стародавними временами до Рождества Христова.

Рисуя характер Манилова, автор, признается Гоголь, находится в большом затруднении. Писатель дает ключ к пониманию Манилова и любого другого персонажа: «Гораздо легче изображать характеры большого размера: там просто бросай краски со всей руки на полотно <...> и портрет готов; но вот все эти господа, которых много на свете, которые с вида очень похожи между собою, а между тем, как приглядишься, увидишь много самых неуловимых особенностей,— эти господа страшно трудны для портретов».

Манилов принадлежит к таким людям, о которых говорят: «Люди так себе, ни то ни се; ни в городе Богдан ни в селе Селифан...» Все, что остается от общения с ним,— смертельная скука. «От него, — пишет Гоголь, — не дождешься никакого живого или хоть заносчивого слова, какое можешь услышать почти от всякого, если коснешься задирающего его предмета. У всякого есть свой задор <...>, у всякого есть свое, но у Манилова ничего не было». Манилов способен только мечтать, но мечты его мертвые, они никогда не осуществляются и, главное, никуда не ведут. Хорошо было бы, пустопорожно фантазировал Манилов, «от дома провести подземный ход или через пруд выстроить каменный мост...», а потом после отъезда Чичикова посетили его голову другие мысли: «Он думал о благополучии дружеской жизни, о том, как бы хорошо было жить с другом на берегу какой-нибудь реки, потом через эту реку начал строиться у него мост, потом огромнейший дом с таким высоким бельведером², что можно оттуда видеть даже Москву...»

² Бельведе́р — легкое возвышенное строение, построенное ради широкого обзора местности.

Здесь опять Гоголь играет антитезой «живой — мертвый». В применении к Манилову она означает, что, хотя этот помещик не причинил никому зла, но и «пользы тоже не принес никакой» и никому. В нем нет ничего — ни отрицательного, ни положительного. Его душа совершенно умерла и не может производить ни плохого, ни хорошего. Поэтому в Манилове нечему возрождаться. Творческая бездеятельность души свидетельствует о его полной духовной смерти. Но личной вины Манилова тут мало: он не наделен умом и способностями. Оттого из описаний Гоголя исключены резкие, обличающие его эпитеты и выбран почти бесстрастный тон наблюдателя.

<<< Страница 13 Страница 15 >>>