Выбранные места из переписки с друзьями. Н. В. Гоголь

Страница 5

Гоголь, выпуская «Выбранные места...», вероятно, никак не предполагал, что его новый труд вызовет бурю мнений, толков, хулы, осуждений, встретит такую глухую стену непонимания. Лишь Вяземский и поэт, критик Ап. Григорьев настаивали на осторожном отношении к книге. Ап. Григорьев писал, что Гоголь обнажил в книге болезненность своей души и всю общую нашу болезненность, имея в виду тот кризис, который перешивала страна и который через несколько лет, во время Крымской кампании и обидного, горького поражения России, стал очевиден всем. Однако большинство других критиков, в том числе и Белинский, встретили книгу враждебно. Одни из них писали, что претензии Гоголя слишком велики, но не основательны. Другие полагали, что Гоголь погряз в противоречиях, из которых не может выбраться. Третьи считали, что Гоголь изменил своему художническому призванию. Белинский упрекал Гоголя в том, что из прогрессивного сатирического писателя, обличителя пороков современного общества он превратился в консерватора и мракобеса, защищающего отвергаемые всеми мыслящими людьми России отжившие устои.

И все, кроме нескольких вдумчивых и хорошо чувствующих Гоголя людей, были не правы.

«Выбранные места из переписки с друзьями» свидетельствовали прежде всего о том, что болезнь души приняла у Гоголя новые и опасные формы. Речь идет не о сумасшествии, но глубоком нервном расстройстве вследствие принятых на себя Гоголем непосильных обязательств. Гоголь полагал, что если ему дан талант, а это никем сомнению не подвергалось, то, стало быть, на него возложена миссия свыше. И чем громаднее талант, тем выше обязательства. Не исполнить их — значит не исполнить Высшую Волю. Это тяжкий, неиску-паемый грех. Для Гоголя, как для православного христианина, отказ от миссии избавителя России, через нее — от избавителя человечества невозможен. Поверив в свое избранничество, Гоголь стал разговаривать с друзьями и близкими знакомыми так, словно перед ними был один из учеников Христа, один из апостолов или, по крайней мере, пророков. Гоголь вполне серьезно, буквально, не метафорически, счел себя «учителем жизни».

«Выбранные места...» и стали пламенной «учительской» книгой, проповеди и поучения в которой касались самых разных сторон жизни — лихоимства, презрения к законам, семейных устоев, хотя у Гоголя не было семьи. Но, главное, писатель разочаровался в живительном нравственном воздействии на людей художественной литературы. Осознав ее крайне слабой и не дающей ощутимых результатов, писатель вынужден был признать, что и его художественные произведения тоже не выполняют «учительной» роли. Гоголь был готов отречься от них. Он приходит к выводу, что гораздо действеннее художественной литературы для воспитания человека религиозно-нравственная проповедь, моральное поучение, религиозная публицистика. Из нравственного тупика, в какой попали Россия и русский человек, есть, по мысли Гоголя, один выход — общее желание всех русских людей — от крестьянина до царя — заново устроить свое духовное, «внутреннее хозяйство» и одновременно жизнеустроить свой общий дом на началах подлинной нравственности, законы которой напечатаны в священных книгах православия и в церковных текстах. Нее сословия и звания обязаны выполнить этот нравственный долг, и тогда Россия, обретя «идеальное небесное государство», выполнит перед другими народами высокую обязанность, наложенную на нее свыше.

Это была утопия, не лишенная критического начала, отвергающая существующий в России порядок, но все-таки утопия. Она не предполагала ни преобразования политического устройства Российского государства, ни социальных реформ, в которых оно нуждалось.

«Выбранные места...» были публицистической книгой и не могли заменить художественной прозы. Публика, кроме нескольких близких Гоголю друзей, думала, что писатель полон творческих сил. На самом деле Гоголь давно не выпускал новых художественных произведений. Появившиеся в четырехтомном собрании сочинений (1843) не опубликованные раньше повесть «Шинель» и комедия «Женитьба» были начаты значительно раньше — в 1836 и в 1833 годах. Кроме нескольких небольших произведений, большей частью статей, пьес-разъяснений к «Ревизору», Гоголь за десятилетие с 1842 по 1852 год не написал почти ничего. Второй том «Мертвых душ» ему не давался, к третьему он не мог и приступить.

Отклики на «Выбранные места...» застали его во время переезда из Италии в Германию. «Здоровье мое, — писал Гоголь,— потряслось от этой для меня сокрушительной истории по поводу моей книги...» Считая себя непонятым, Гоголь полагает, что снова должен объясниться с читающей публикой и с критикой. Он пишет «Авторскую исповедь» (заглавие Гоголю не принадлежит), но не публикует ее (появилась после смерти автора). В ней он заявляет, что никогда не изменял себе и своим художественным созданиям. Признавая неудачу «Выбранных мест...», Гоголь тем не менее надеется поправить ее вторым томом своего обширного сочинения: «...не позабывайте, что у меня есть постоянный труд: эти самые «Мертвые души»...»

Писатель не оставляет попыток снова начать второй том и с этой целью зимой 1847/48 года в Италии читает русские книги по самым различным областям знаний, стремясь «окунуться покрепче в коренной русский дух». В январе 1848 года он совершает давно задуманное паломничество в Иерусалим, к Святым местам. Прибыв туда, он припадает с молитвой к Гробу Господню и просит Христа помочь ему «собрать все силы наши на произведение творений, нами лелеемых». Понятно, что речь идет о «Мертвых душах». Только совершив молитву, Гоголь возвращается в Россию, чтобы не покидать ее уже никогда. Он поселяется в Одессе, затем переезжает в Петербург, где знакомится с новыми писателями — Н. А. Некрасовым, И. А. Гончаровым, Д. В. Григоровичем, А. В. Дружининым. Потом Гоголь живет в Москве и присутствует на чтении А. Н. Островским его комедии «Банкрут» («Свои люди — сочтемся»). В это время он решается устроить свою семейную жизнь и делает предложение А. М. Виельгорской, но получает отказ, лишний раз напомнивший Гоголю об одиночестве и уязвивший его гордость.

Все это время — с 1849 по 1852 год — Гоголь не перестает работать над вторым томом и решается даже читать отдельные главы своим друзьям и близким знакомым. Всего было прочитано не менее семи глав. Гоголь сообщает Жуковскому, что второй том близок к окончанию, 1 января 1852 года он утверждает в другом письме к иному адресату, что второй том «совершенно окончен».

<<< Страница 4 Страница 6 >>>