Материалы для семинарских занятий к разделу I

(Вопросы и задания к документам можно разработать самостоятельно под руководством учителя)

История в век глобализации

Весьма популярным направлением в глобальной истории является изучение контактов между цивилизациями. Историки-глобалисты стремятся опровергнуть миф об их изолированном существовании вплоть до раннего нового времени. Европейская экспансия конца XV—XVI в. является главной вехой в формировании универсальной цивилизации, принято считать, что с нее, собственно, и начинается глобальная история человечества как таковая. Не отрицая значимости этого рубежа, современные исследователи доказывают, что нельзя недооценивать и предшествующий период. Они акцентируют внимание на торговых связях, войнах, миграциях, распространении религий, знаний и технологий, на средствах коммуникации, транспортной сети — словом, всех возможных видах взаимодействия между собой и с так называемым варварским миром.

Отвергая европоцентризм, некоторые историки-глобалисты переоценивают роль различных эпох и регионов в мировом историческом процессе. История, взятая в широких географических и хронологических рамках, предстает в ином, непривычном виде. Лидерство Запада в такой перспективе оказывается весьма кратковременным историческим явлением. Вплоть до XVI в. Европа (за исключением Древней Греции и Древнего Рима) была самой неразвитой, отсталой частью Евразии. Большую часть истории (вспомним, что 99% ее составляет первобытность) главенствующее положение занимала Восточная Африка — прародина человечества, ибо именно там происходили важнейшие мутации рода Homo. Около 40 тыс. лет назад лидерство перешло к австралийским кроманьонцам, которые впервые стали изготовлять каменные топоры с полированным лезвием и средства передвижения по воде. Впоследствии другие регионы оказывались в ту или иную эпоху инициаторами различных нововведений, и в таком глобальном контексте значимость «европейского чуда» оказывается непривычно скромной.

В.М. Хачатурян

Альтернативы в истории и тайны истории

«История не терпит сослагательного наклонения». Это утверждение долгие годы было символом веры, основой мировоззрения советских ученых-обществоведов. Альтернативность исторического процесса практически никем не воспринималась в качестве реальной научной проблемы. Причина понятна. Подобная постановка вопроса требовала изрядного гражданского мужества, ибо автоматически вела к возникновению нежелательных с точки зрения официальных идеологов аллюзий. (Существовала ли альтернатива Октябрьской революции? Можно ли было обойтись без гражданской войны, коллективизации, Большого террора и т. п.?).

Историческая альтернатива предполагает необходимость выбора одной из двух (или нескольких) возможностей. Отвергнутые возможности не исчезают бесследно: они остаются в историческом предании и исторической памяти. Воскреснув под пером историка, побежденные альтернативы и упущенные возможности могут вновь заявить и своем существовании. Несос- тоявшаяся история, обретя своего историографа и найдя воплощение в его работах, становится историей несостоявшегося. Она позволяет глубже уяснить границы былых событий, четко очерчивая границы незнаемого и непознанного — того, что мы привыкли именовать словом «тайна».

В истории всегда будет существовать нечто непознаваемое, ускользающее от нашего категориального аппарата. Есть известная притягательность в том, чтобы сказать: «Я не знаю». Не следует путать невежество и некомпетентность с отчетливым пониманием того, что ты столкнулся с тайной. Тебе попала в руки шкатулка со множеством потайных ящичков, а ключей — нет. Ремесло историка потеряло бы свою неизъяснимую прелесть, если бы историку не приходилось время от времени разгадывать тайны.

С. Л. Экштут

Судить или понимать?

Историк с давних пор слывет неким судьей подземного царства, обязанным восхвалять или клеймить позором погибших героев. Надо полагать, такая миссия отвечает прочно укоренившемуся предрассудку. Когда мы уже не в силах что-либо изменить, а общепринятые идеалы глубоко отличны от наших, эта привычка только мешает. Не глупо ли, возводя в абсолют относительные критерии индивидуума, партии или поколения, прилагать их к способу правления Суллы в Риме или Ришелье на Генеральных штатах? Нет ничего более изменчивого по своей природе, чем подобные приговоры, подверженные всем колебаниям коллективного сознания или личной прихоти. И история, слишком часто отдавая предпочтение наградному списку перед лабораторной тетрадью, приобрела облик самой неточной из всех наук — бездоказательные обвинения мгновенно сменяются бессмысленными реабилитациями. Господа робеспьеристы, антиробеспьеристы, мы просим пощады: скажите нам, бога ради, попросту, каким был Робеспьер?!

Короче, в наших трудах царит и все освящает одно слово: «понять». Слово, сказать по правде, чреватое трудностями, но также и надеждами. А главное — полное дружелюбия. Даже действуя, мы слишком часто осуждаем. Ведь так просто кричать: «На виселицу!». Мы всегда понимаем недостаточно. Всякий, кто отличается от нас — иностранец, политический противник, — почти неизбежно слывет дурным человеком. При условии, что история откажется от замашек карающего архангела, она сумеет нам помочь излечиться от этого изъяна. Ведь история — это обширный и разнообразный опыт человечества, встреча людей в веках. Неоценимы выгоды для жизни и для науки, если эта встреча будет братской.

М. Блок

Следующий параграф >>>