|
|
|
П. П. Бажов
«Медной горы Хозяйка» (продолжение)И вот пошли. Она впереди. Степан за ней. Куда она идёт — всё ей открыто. Как комнаты большие под землёй стали, а стены у них разные. То все зелёные, то жёлтые с золотыми крапинками. На которых опять цветы медные. Синие тоже есть, лазоревые. Однем словом, изукрашено, что и сказать нельзя. И платье на ней — на Хозяйке-то — меняется. То оно блестит, будто стекло, то вдруг полиняет, а то алмазной осыпью засверкает либо скрасна медным станет, потом опять шёлком зелёным отливает. Идут-идут, остановилась она. — Дальше, — говорит, — на многие вёрсты желтяки да серяки с крапинкой пойдут. Что их смотреть? А это вот под самой Красногоркой мы. Тут у меня после Гу- мешек самое дорогое место. И видит Степан огромадную комнату, а в ней постеля, столы, тубареточки — все из корольковой меди. Стены малахитовые с алмазом, а потолок тёмно-красный под чернетью, а на ём цветки медны. — Посидим, — говорит, — тут, поговорим. Сели, это, они на тубареточки, малахитница и спрашивает: — Видал моё приданое? — Видал, — говорит Степан. — Ну, как теперь насчёт женитьбы? А Степан и не знает, как отвечать. У него, слышь- ко, невеста была. Хорошая девушка, сиротка одна. Ну, конечно, против малахитницы где же ей красотой равняться! Простой человек, обыкновенный. Помялся-помялся Степан да и говорит: — Приданое у тебя царям впору, а я человек рабочий, простой. — Ты, — говорит, — друг любезный, не вихляйся. Прямо говори, берёшь меня замуж али нет? — И сама вовсе принахмурилась. Ну, Степан и ответил напрямки: — Не могу, потому другой обещался. Молвил так-то и думает: огневается теперь. А она вроде обрадовалась. — Молодец, — говорит, — Степанушко. За приказчика тебя похвалила, а за это вдвое похвалю. Не обзарил- ся ты на мои богатства, не променял свою Настеньку на каменну девку. — А у парня, верно, невесту-то Настей звали. — Вот, — говорит, — тебе подарочек для твоей невесты, — и подаёт большую малахитову шкатулку. А там, слышь-ко, всякий женский прибор. Серьги, кольца и протча, что даже не у всякой богатой невесты бывает. — Как же, — спрашивает парень, — я с этим местом наверх подымусь? — Об этом не печалься. Всё тебе будет устроено, и от приказчика тебя вызволю, и жить безбедно будешь со своей молодой женой, только вот тебе мой сказ — обо мне, чур, потом не вспоминай. Это третье тебе моё испытание будет. А теперь давай поешь маленько. Схлопала опять в ладошки, набежали ящерки — полон стол установили. Накормила она его щами хорошими, пирогом рыбным, бараниной, кашей и протчим, что по русскому обряду полагается. Потом и говорит: — Ну, прощай, Степан Петрович, смотри не вспоминай обо мне. — А у самой слёзы. Она, это, руку подставила, а слёзы кап-кап и на руке зёрнышками застывают. Полнехонька горсть. — Ha-ко вот, возьми на разживу. Большие деньги за эти камешки люди дают. Богатый будешь, — и подаёт ему. Камешки холодные, а рука, слышь-ко, горячая, как есть живая, и трясётся маленько. Степан принял камешки, поклонился низко и спрашивает: — Куда мне идти? — А сам тоже невесёлый стал. Она указала перстом, перед ним и открылся ход, как штольня, и светло в ней, как днём. Пошел Степан по этой штольне — опять всяких земельных богатств нагляделся и пришёл как раз к своему забою. Пришёл, штольня закрылась, и всё стало по-старому. Ящерка прибежала, цепь ему на ногу приладила, а шкатулка с подарками вдруг маленькая стала, Степан и спрятал её за пазуху. Вскоре надзиратель рудничный подошёл. Посмеяться ладил, а видит — у Степана поверх урока наворочено, и малахит отбор, сорт-сортом. «Что, — думает,— за штука? Откуда это?» Полез в забой, осмотрел всё да и говорит: — В эком-то забое всяк сколь хошь наломает. — И повёл Степана в другой забой, а в этот своего племянника поставил. На другой день стал Степан работать, а малахит так и отлетает, да ещё королёк с витком попадаться стали, а у того — у племянника-то — скажи на милость, ничего доброго нет, всё обальчик16 да обманка идёт. Тут надзиратель и сметил дело17. Побежал к приказчику. Так и так. 16 Оба́льчик — пустая порода.
— Не иначе, — говорит, — Степан душу нечистой силе продал. Приказчик на это и говорит: — Это его дело, кому он душу продал, а нам свою выгоду поиметь надо. Пообещай ему, что на волю выпустим, пущай только малахитовую глыбу во сто пуд найдёт. Велел всё ж таки приказчик расковать Степана и приказ такой дал — на Красногорке работы прекратить. — Кто, — говорит, — его знает? Может, этот дурак от ума тогда говорил. Да и руда там с медью пошла, только чугуну порча. Надзиратель объявил Степану, что от него требуется, а тот ответил: — Кто от воли откажется? Буду стараться, а найду ли — это уж как счастье моё подойдет. Вскорости нашёл им Степан глыбу такую. Выволокли её наверх. Гордятся — вот-де мы какие, а Степану воли не дали. О глыбе написали барину, тот и приехал из самого, слышь-ко, Сам-Петербурху. Узнал, как дело было, и зовёт к себе Степана. — Вот что, — говорит, — даю тебе своё дворянское слово отпустить тебя на волю, ежели ты мне найдёшь такие малахитовые камни, чтобы, значит, из их вырубить столбы не меньше пяти сажен длиной. Степан отвечает: — Меня уж раз оплели18. Учёный я ноне. Сперва вольную пиши, потом стараться буду, а что выйдет — увидим. 18 Оплели́ —обманули. Барин, конечно, закричал, ногами затопал, а Степан одно своё: — Чуть было не забыл — невесте моей тоже вольную пропиши, а то что это за порядок — сам буду вольный, а жена в крепости. Барин видит — парень не мягкий. Написал ему актовую бумагу. — На, — говорит, — только старайся смотри. А Степан всё своё: — Это уж как счастье поищет. Нашел, конечно, Степан. Что ему, коли он всё нутро горы вызнал, и сама Хозяйка ему пособляла. Вырубили из этой малахитины столбы, какие им надо, выволокли наверх, и барин их на приклад19 в самую главную церкву в Сам-Петербурхе отправил. А глыба та, которую Степан сперва нашёл, и посейчас в нашем городу, говорят. Как редкость, её берегут. 19 На прикла́д ... отпра́вил — послал в подарок. С той поры Степан на волю вышел, а в Гумешках после того всё богатство ровно пропало. Много-много лазоревка идёт, а больше обманка. О корольке с витком и слыхом не слыхать стало, и малахит ушёл, вода долить приняла20. Так с той поры Гумешки на убыль и пошли, а потом их и вовсе затопило. Говорили, что это Хозяйка огневалась за столбы-то, что их в церкву поставили. А ей это вовсе ни к чему. 20 До́лить приняла́ — стала одолевать. Степан тоже счастья в жизни не поимел. Женился он, семью завёл, дом обстроил, всё как следует. Жить бы ровно да радоваться, а он невесёлый стал и здоровьем хезнул21. Так на глазах и таял. 21 Хе́знул - ослабел. Хворый-то придумал дробовичок завести и на охоту повадился. И всё, слышь-ко, к Красногорскому руднику ходит, а добычи домой не носит. В осенях ушёл так-то да и с концом. Вот его нет, вот его нет... Куда девался? Сбили, конечно, народ, давай искать. А он, слышь-ко, на руднике у высокого камня мёртвый лежит, ровно улыбается, и ружьишечко у него тут же в сторонке валяется, не стрелено из него. Которые люди первые набежали, сказывали, что около покойника ящерку зелёную видели, да такую большую, каких и вовсе в наших местах не бывало. Сидит будто над покойником, голову подняла, а слёзы у ей так и каплют. Как люди ближе подбежали — она на камень, только её и видели. А как покойника домой привезли да обмывать стали — глядят: у него одна рука накрепко зажата и чуть видно из неё зёрнышки зелёненькие. Полнёхонька горсть. Тут один знающий случился, поглядел сбоку на зёрнышки и говорит: — Да ведь это медный изумруд! Редкостный камень, дорогой. Целое богатство тебе, Настасья, осталось. Откуда только у него эти камешки? Настасья — жена-то его — объясняет, что никогда покойник ни про какие такие камешки не говаривал. Шкатулку вот дарил ей, когда ещё женихом был. Большую шкатулку, малахитову. Много в ей добренького, а таких камешков нету. Не видывала. Стали те камешки из мёртвой Степановой руки доставать, а они и рассыпались в пыль. Так и не дознались в ту пору, откуда они у Степана были. Копались потом на Красногорке. Ну, руда и руда, бурая с медным блеском. Потом уж кто-то вызнал, что это у Степана слёзы Хозяйки Медной горы были. Не продал их, слышь-ко, никому, тайно от своих сохранял, с ними и смерть принял. А? Вот она, значит, какая, Медной горы Хозяйка!
|
|
|