Своеобразие замысла и повествования «Мертвых душ»

Страница 20

Своеобразие замысла и повествования. В связи с тем что антитеза «живой — мертвый» подвижна и возможно превращение из живого в мертвого, а из мертвого в живого, то такого рода превращения могут выступать отчасти вполне мотивированными, а отчасти ничем не мотивированными. Это подтверждают явления природы, события истории и опыт жизни человеческой. То, что они случаются, не вызывает никаких сомнений. Но ото означает также, что в мире «Мертвых душ» одновременно и совокупно действуют два принципа и сосуществуют два свойства художественной природы поэмы. Одно из этих свойств — жесткая и стройная логика. Фабула и сюжет первого тома «Мертвых душ» рациональны, подчинены законам разума. Сначала Чичикову заронилась в голову мысль, высказанная спроста секретарем, о том, что умершие души по ревизской сказке числятся живыми. У Чичикова возникла идея накупить мертвых душ и заложить их в Опекунский совет. Так он и поступил. Сначала разведал, где больше всего умерло крестьян, потом приехал в губернский город, перезнакомился с помещиками и начал объезжать их с целью подешевле или задаром приобрести умерших крестьян. Чтобы завершить сделку, Чичиков снова приезжает в губернский город. Там же собираются помещики. Купив мертвых крестьян она вывод», он мечтает, поселив их в Херсонской губернии, заложить вместе с имением в Опекунский совет и стать обладателем большого капитала. Логика всего этого плана безотказна, тут нет ни одной щели, куда бы могла втиснуться алогичность.

И все-таки покупать мертвые души — абсурд. Это не преступление, это именно абсурд. «Логики нет никакой в мертвых душах...» — пишет автор. Следовательно, замысел, фабула и сюжет «Мертвых душ» с самого начала заключают в себе два свойства: логику и абсурд, рациональность и иррациональность, мотивированность, обусловленность действия и немотивированность, нео-бусловленность, случайность, странную «игру природы». Случаев этой странной «игры природы» рассыпано в «Мертвых душах» предостаточно. В самый порядок посещения помещиков неожиданно вмешивается игра природы. От Манилова Чичиков хочет ехать к Собакевичу, но помешал тому «непредвиденный случай», изумивший Селифана, вследствие чего Чичиков попал к Коробочке. От Коробочки он опять отправился к Собакевичу, но по пути встретил Ноздрева. От Ноздрева он все-таки добрался до Собакевича, а уже от него к Плюшкину. Иначе говоря, что-то уклонило Чичикова от намеченного ранее маршрута.

Чичиков отрекомендован автором как вполне средний и обыкновенный человек. Но и у него была одна странная особенность: «В приемах своих господин имел что-то солидное и высмаркивался чрезвычайно громко. Неизвестно, как он это делал, но только нос его звучал, как труба». Рассматривая картины в трактире, Чичиков пришел к выводу, что на них было изображено то же, что и повсюду, «только и разницы, что на одной картине изображена была нимфа с такими огромными грудями, каких читатель, верно, никогда не видывал». Путешествуя по городу, среди прочих вывесок на магазинах Чичиков увидел надпись: «Иностранец Василий Федоров». И такие странности «игры природы» есть у каждого помещика. Ноздрев, например, показывает Чичикову турецкие кинжалы, на одном из которых по ошибке было вырезано: «Мастер Савелий Сибиряков». Далее он хвастается шарманкой: «Шарманка играла не без приятности, но в средине ее, кажется, что-то случилось, ибо мазурка оканчивалась песнею «Мальбруг в поход поехал», «Мальбруг в поход поехал» неожиданно завершался каким-то давно знакомым вальсом. Уже Ноздрев давно перестал вертеть, но в шарманке была одна дудка, очень бойкая, никак не хотевшая успокоиться, и долго еще потом свистела она одна». У Собакевича Чичиков рассматривал греческих полководцев, но среди крепких «греков неизвестно каким образом и для чего поместился Багратион, тощий, худенький, с маленькими знаменами и пушками внизу и в самых узеньких рамках». Странная «игра природы» особенно дает себя знать в губернском городе при описании чиновников, дам и прочей публики.

Нетрудно убедиться, что во вполне обыкновенную обывательскую жизнь внезапно, неожиданно, вдруг и, главное, необъяснимо вторгается какая-нибудь странность* сразу бросающаяся в глаза. Она возникает из той же обыкновенной жизни как ее искажение, нарушающее порядок, стройность, как нечто, ее неприятно уродующее. Художественный мир в «Мертвых душах» располагается между правдоподобием и гротеском, которые резче оттеняются на фоне друг друга.

Совмещение правдоподобия и гротеска непосредственно связано с замыслом, с превращением живого в мертвое и мертвого в живое. Если Плюшкин мог настолько измениться, что из живого превратился в мертвеца, если капитан Коиейкии из офицера-дворянииа и инвалида преобразился в благородного разбойника, то жизнь способна и мертвую душу преобразить в живую. Перед глазами Гоголя стоял пример воскресшего Христа. Спасение России, русского человека и человечества заключается в совершенствовании души каждого.

Людей можно исправить. Они способны исправить себя, раскаяться, искупить страданиями свои грехи и причаститься к новой жизни, которая станет для них счастливым и светлым вечным раем. Опираясь на учение Христа, па его веру в человека, Гоголь также питал огромную надежду на преображение человеческой природы. Откуда человеку почерпнуть силы? Из своей души, из самого себя, и надеясь на милость Божию. Подобно тому как он, Гоголь, воспитал себя, так и любой человек способен всколыхнуть и напрячь способности и волю. Преображение возможно еще и потому, что в основу души человека заложены добрые чувства, положительное, созидательное содержание. Оно может умереть, может не развиться, может исказиться, и тогда рано или поздно душа погибнет. Но умирает, остается неразвитой, искажается все-таки изначально добрая душа.

<<< Страница 19 Страница 21 >>>