Апрель 1682 года (страница 3)

Отрывок из романа «Печора»

- Это мысль! - поддержал я и прочел строки из Пушкина:

И он к устам моим приник
И вырвал грешный мой язык...
И угль, пылающий огнем,
Во грудь отверстую водвинул,

- А что? Сходится.

- Дело не во внешнем, - сказал я. - Аввакум был человеком необыкновенной души... Привыкли считать, что главная особенность Аввакума - неистовость, несгибаемость, а вот Света увидела в нем большую любящую душу. Душу нежную. И в этой нежности великая его сила. Мы прервем чтение сценария. И предоставим слово Светлане.

- Я еще не написала свой сценарий и могу только зачитать материалы, которые удалось собрать. «Боярыня Морозова, девичья фамилия Соковнина, родилась в тысяча шестьсот тридцать втором году. В тысяча шестьсот сорок девятом году семнадцатилетняя Феодосья Соковнина была отдана замуж за боярина Глеба Морозова. В тридцать лет боярыня овдовела, то есть в тысяча шестьсот шестьдесят втором году. В тысяча шестьсот семьдесят первом году Морозова была арестована...

Боярыню знала вся Москва. Когда выезжала ее золоченая карета, запряженная двенадцатью белыми аргамаками, в сопровождении двухсот-трехсот разряженных холопов, вся Москва высыпала, сам царь дивился ее выезду, низко кланялся, а уж бояре да князья, так те на месте застывали, почтение свое великой боярыне выказывали'. Всякий нищий мог подойти к окну боярской кареты, и белая ручка боярыни опускала нищим либо алтын, либо денежку, а из другого окна страшная, жилистая грязная рука какого-нибудь юродивого раздавала медяки, и шествие продолжалось часами, останавливалось, юродивые представление давали - мог боярыню видеть и Разин, должен был видеть ее, великую красавицу, чье имя тогда у всех на устах было...

В день казни Стеньки, ночью, пришли и к Морозовой, пришли по ее душу по велению царя; власть теряла под собой почву, люди из боярских и купеческих семей, из мужичьих изб и из монастырских келий добровольно и с радостью шли умирать. Смерти во спасение жаждали женщины!

- Сподоби мя таковых же мучений!..

...Вместо ножных желез сестер приковали за шеи к стульям-колодкам. Это была самая позорящая заковка - собачья. Морозова радовалась этой заковке и с благоговением поцеловала холодное железное огорлие цепи, когда стрелец Онисимко, трепеща, надевал ошейник, а ножные кандалы, сняв с ее махоньких «ро- бячьих ножек», положил к себе за пазуху, чтобы потом повесить под образа и молиться на них. Непокорных сестер решили позорно, «с великим бесчестием» прокатить по Москве. Впереди колесницы-дровней провезли богатую карету Морозовой, в которой она езжала ко двору прежде, в сопровождении двухсот слуг, в карету, запряженную двенадцатью аргамаками в золоченой сбруе, с верховыми на каждой, посадили ее сына Иванушку: «Мамочка, мамочка, за что они тебя так?» А потом пытки.

...На Урусовой разорвали ворот сорочки и обнажили, как и Акинфею, до пояса. Она вся дрожала от стыда, но ничего не говорила. Урусову подняли на дыбу.

- Потерпи, Дуняша, потерпи, милая, - говорила Морозова.

- Тряхай хомут! - скомандовал Воротынский. И у Урусовой выскочили руки из суставов.

Два палача подступили к Морозовой. Она кротко взглянула им в лицо и перекрестила обоих:

- Делайте доброе дело, делайте, миленькие.

Палачи растерянно глядели на нее и не трогались.

- Делайте же доброе дело, миленькие, - повторила Морозова.

- Доброе... эх! Какое слово ты сказала? Доброе?

- Ну! - прорычал Воротынский.

- Воля твоя, боярин, вели голову рубить нам! Не можем!

- Вот я вас! - задыхался весь багровый Воротынский. - Вяжите ее! - крикнул он стрельцам.

И стрельцы ни с места. Воротынский бросился на стрельцов - те отступили. Он к палачам с поднятыми кулаками - и те попятились....

<<< Страница 2